Нестерина Елена - Это Фоме И Мне
Елена Нестерина
ЭТО ФОМЕ И МНЕ
повесть
ЗАСТЕКЛЁННЫЙ ЗАЖИВО
Всё было готово для поездки в Пномпень, когда Фому вдруг схватили и
положили в больницу. По всем признакам его болезнь называлась гепатит "В",
была она очень заразная, и вот Фома оказался замурованным в боксе без права
свиданий. Мало того. Огромный больничный комплекс имени Красного Креста
находился далеко за пределами большого города, а здание инфекционного
отделения, куда поместили Фому, вообще на самом отшибе.
На улице теперь уже некстати было лето, окна бокса выходили на север и
на здание морга (хотя соответствующей надписи на морге не было, поэтому
соседний с ним скверик до поздней ночи был наполнен детьми и собаководами).
Асфальт, асфальт, до самой решётки, отгораживающей больничный комплекс от
сквера, куски домов на горизонте - вот и всё, за исключением медперсонала,
что мог видеть теперь Фома.
Приезжали родители, размазывались по стеклу (бокс Фомы был на первом
этаже), передавали мощные лекарства и полезные фрукты через медсестёр,
внушали Фоме лежать и делать всё, что назначит врач.
Но время умерло, погибли планы, и Вика сдала билеты. Им с Фомой, по
большому счёту, и делать-то в Пномпене было нечего, но уж если ехать за
границу - так только туда, в маленький весёлый Пномпень, который в первую
больничную ночь приснился Фоме большим и грустным.
Эту первую ночь Фому ели комары. Они возникали ниоткуда, портили
воздух своим вампирским гудением и норовили попасть в вену. Или же это лишь
казалось Фоме, в венах которого за день успели вдоволь наковыряться.
Утро наступило в 7.00. Дверь открылась, в палату Фомы вошла незнакомая
медсестра и стала требовать кала, мочи и крови. Зазвенели на тумбочке банки
и склянки, Фома вздрогнул, ощущая во рту вкус самой плохой водки, поднялся
и нашарил на полу тапки. Он решил честно делать своё дело, потому что
планировал как можно скорее выйти из больницы. Достойно. С максимально
возможными хорошими результатами. И пусть анализы поначалу не слушались и
плохо укладывались по банкам. Впереди была свобода.
Кровь брала вчерашняя медсестра, её звали Галина Петровна.
- Работаем кулачком, - говорила она не по-утреннему весело, и крылья
носа её, как видел Фома, подрагивали, как будто готовились взлететь. Галине
Петровне нравились руки в мышцах.
К обеду диагноз подтвердился, и Фому начали лечить. В паре с Галиной
Петровной в боксе появилась лечащий врач "врач-инфекционист Анита
Владимировна Таптапова". Так было написано на подпрыгивающей бирке,
вцепившейся железным крокодильчиком в карман её халата. Фома посмотрел на
тридцать с небольшим лет Аниты Таптаповой, отложил в сторону яблоко и по её
команде разделся.
- Здесь больно? А здесь что чувствуете? - спрашивала врач Анита
Таптапова, не переставая месить пальцами под рёбрами у Фомы. - Не дышать.
Дышать.
Галина Петровна улыбалась и ничего не говорила, а после того, как
Анита Владимировна порекомендовала Фоме всё, что сочла нужным, и ушла,
протирая очки, она удалилась тоже, но затем вернулась и секретно добавила:
- Птичка, ты это, не капризничай. Будешь вызывать нарекания - лечение
медленнее пойдёт. А главное, чтобы все лекарства приносили пользу -
постоянно находись в горизонтальном положении. То есть лежи, лежи и лежи.
Когда она отказалась от дружески протянутой груши и закрыла за собой
дверь бокса, Фома вытянулся на кровати, как советовали, и задумался.
За окном ветер гнал пыль по асфальту, по потолку сидели наливные
комары, а в Пномпене ели жареное м
